На войну с черного хода: Юрий Нагибин писал корреспонденции с фронта для «Вечерней Москвы»

3 апреля исполняется 105 лет со дня рождения Юрия Нагибина (1920–1994). Знаменитого прозаика, участника Великой Отечественной войны и друга «Вечерней Москвы». О Юрии Марковиче написано очень много. Но нигде не говорится, что он публиковал в нашей газете статьи и рассказы, еще находясь на фронте. Да и вообще военная биография Нагибина, как выяснилось, совсем не изученная тема.

Источников по теме «Юрий Нагибин на фронте» очень мало. Только рассекреченные данные Центрального архива Министерства обороны и четыре дела из Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ): с одним нам удалось ознакомиться, из трех других — получить выписки. Остальное известно со слов самого писателя.

Арест отчима перекрыл дорогу

Подробнее всего Юрий Нагибин рассказал о своем фронтовом пути в мемуарах «Война с черного хода», опубликованных в журнале «Дружба народов» (1992, № 5–6). К июню 1941 года он успел окончить третий курс сценарного факультета ВГИКа, уже год как публиковался (дебют состоялся весной 1940 года в «Огоньке»). В октябре, когда враг приблизился к столице, институт эвакуировали в Алма-Ату. Нагибин готов был уехать, но мать остановила единственного сына вопросом:

— Ты не находишь, что Алма-Ата несколько далека от тех мест, где решаются судьбы человечества?

Юра попытался записаться в некую «школу лейтенантов», но ему отказали. Пошел в военкомат Киевского района, но там его, спортсмена, забраковали на медкомиссии. Как подозревал Нагибин — из-за отчима, Якова Рыкачева, сидевшего в лагере. Зато по протекции друга семьи удалось устроиться в Главное политуправление Красной армии (Главпур). И он «отправился на Волховский фронт с офицерским удостоверением и направлением в одном кармане, с паспортом и «белым билетом» в другом». Когда это произошло, в мемуарах не сказано. В некоторых статьях пишут — «осенью 1941 года».

Загадочная отсрочка

С этой историей не вполне согласуется информация, обнаруженная нами в Российском государственном архиве литературы и искусства (фонд 632, опись 1, дело 1970). 23 декабря 1941 года Нагибин, успевший поработать на Главпур и некое издание «Краснофлотец», но в армии еще не служивший, написал заявление в Литературный институт, что хочет туда перевестись (лист 1). Просьбу удовлетворили, и 29 декабря ему предоставили отсрочку от призыва (лист 4).

Тем не менее не позднее чем через месяц Юрий оказался на войне. Его скандальный «Дневник», который опубликуют уже после смерти писателя, открывается записью, датированной 30 января 1942 года. В ней речь о событиях на Волховском фронте: автор на попутках добирается до «городка Селищево», где стоят разрушенные казармы времен Аракчеева. На самом деле это деревня Селищи в полусотне километров от Великого Новгорода. Нагибин пишет, что «снова… послан» на задание — значит, он же не первый день на службе.

Зачем Нагибин получал отсрочку и почему не воспользовался ею? Возможно, ответ подскажет его повесть «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя» (1992). В ней Юрий Маркович изобразил (с заменой имен и долей вымысла) свою жизнь с первой женой. Мария была падчерицей известного философа Валентина Асмуса, преподавателя Литературного института. Герой жил в семье супруги и страдал от властного характера ее матери. Может, и в реальности теща хотела упрятать юного зятя под крыло тестя и заставила его написать заявление о переводе? А потом Юрий взбунтовался?

После боя стал взрослым

На Волховском фронте Нагибин был инструктором 7-го отдела политуправления. Он занимался пропагандой на войска противника: читал трофейные документы, издавал листовки и газету на немецком языке, которые забрасывались в расположение фашистов самолетами. «Ездил я... также с радиопередвижкой, позволявшей непосредственно проводить десяти-пятнадцатиминутные передачи для войск противника, — вспоминал потом писатель. — Затем машину обычно засекали минометы или полевые орудия, и надо было утекать». Годы спустя Юрий Маркович в нескольких произведениях создаст образы таких «радиосолдат» — в рассказах «Павлик», «Бой за высоту», «Путь на передний край».

Один раз писатель участвовал в атаке, вооруженный только наганом — и «кажется, что после этого <…> стал взрослым». Довелось ему и выходить из окружения под Мясным Бором (апрель 1942 года), где была взята в кольцо 2-я ударная армия. Если верить «Дафнису и Хлое…», после этого часть, где служил Юрий, ненадолго переводили на Ленинградский фронт. Там он научился курить: это отбивало голод, мучивший из-за проблем со снабжением. В это же время (не позднее 21 апреля 1942 года) молодого прозаика заочно приняли в Союз писателей.

«Попробуй жить как здоровый»

С ноября 1942 года Нагибин служил уже на Воронежском фронте. Там он пережил одну за другой две контузии. Первый раз — во время радиопередачи из воронки на ничьей земле. В автобиографии 1988 года он утверждал, что дело было в ноябре 1942 года. А в «Войне с черного хода» писал, что вещал в тот день немцам о «сталинградском разгроме». Армия Паулюса была окружена 23 ноября 1942 года, но сдалась лишь 31 января 1943 года. Нагибина отправили в госпиталь в город Анна Воронежской области. Там он зашел на базар и выменял на иголку с ниткой (денег не было) стакан варенца. Поднес к губам — и тут его снова оглушило. Юрий очнулся в «мешанине снега и глины», с зажатым в пальцах осколком стакана. Оказалось, вражеский самолет сбросил неподалеку бомбу. После этого Нагибина комиссовали и сняли с воинского учета. По данным личного дела из Союза писателей СССР (РГАЛИ, фонд 631, опись 39, дело 4043, лист 10об, 11), это произошло в декабре 1942 года.

Мать отговорила его оформлять инвалидность: «Попробуй жить как здоровый человек». И в марте 1943 года (данные РГАЛИ) Юрий... второй раз поехал на фронт, опять «с черного хода», то есть по блату: друг помог зачислиться штатским военкором в газету «Труд». Там Нагибин проработал до Победы. И при этом, конечно же, он не упускал возможность напечататься и в других изданиях.

Похоронил врага раньше времени

Мы обнаружили в «Вечерней Москве» военных лет пять публикаций Юрия Нагибина. 13 февраля 1942 года вышла статья «Духовный мир Ганса Мюллера» — о том, что у фельдфебеля, убитого под Волховом, нашли брошюрки с молитвами и альбом с порнографией. Через месяц — корреспонденция «Предсмертный приказ генерала Буша», где упомянуты оставленные немцами села «возле Калинина, Тихвина». Среди захваченных нашими частями документов встретился текст «О войсковых погребениях», по которому видно, какие потери несет вермахт: тела убитых офицеров уже велено не отправлять на родину. Правда, Нагибин — или редактор, придумавший заголовок, — поспешили похоронить Эрнста Буша (1885–1945), командующего 16-й армией. Тот действительно попал в окружение под Демянском, но потом вырвался из него и умер своей смертью уже после капитуляции Германии.

Затем пошли уже художественные тексты: в них нет географических примет, зато есть психологизм и внимание к деталям. 22 апреля 1942 года вышел «Предатель» (как расправились в освобожденной деревне с пособником фашистов), 30 мая — «Трое из «полицейдивизиона»» (о пленных на Ленинградском фронте), и 20 мая 1943-го — «Рассказ матери» (о женщине, которая укрывала в избе раненого бойца, но не сумела уберечь).

«Предатель» был перепечатан в первой книге Нагибина «Человек с фронта» (1943), а «Рассказ матери», под другим названием — во второй, «Большое сердце» (1944). Удивительно, но в единственной — и довольно подробной — библиографии Нагибина, вышедшей в 1964 году, о военных публикациях в «Вечерке» нет ни слова.

В «Дафнисе и Хлое…» герой во время войны публикует некий рассказ в «Вечерней Москве» и весь гонорар жертвует бывшей няне, хотя мать и отчим тоже на эти деньги рассчитывали. Видимо, платили неплохо. Но сотрудничество с «Вечеркой» наверняка было для Нагибина не только материальным подспорьем. Коренной столичный житель, которого позже назовут «самым московским писателем», он тепло относился к главной городской газете — и напечататься в ней должно было стать для него делом чести.

ФАКТЫ

• В 2017 году редакция «Вечерней Москвы» выпустила альбом «Родом с Чистых прудов», в который включены статьи о Юрии Нагибине и фрагменты его произведений, в том числе ни разу не публиковавшихся. Издание вошло в короткий список конкурса «Книга года».
• 24 декабря 2018 года по инициативе «Вечерней Москвы» открыли памятную доску писателю (автор — Александр Рукавишников) на доме 9/1 по Армянскому переулку.
• В 2023 году наша редакция издала альбом «100 неизвестных фотографий из архива Юрия Нагибина». Снимки были случайно обнаружены его вдовой Аллой Григорьевной (1935–2022) на даче в Красной Пахре.

КСТАТИ

В личном деле Юрия Нагибина из Союза писателей СССР (Российский государственный архив литературы и искусства, фонд 631, опись 39, дело 4043, лист 115об) упомянуты его военные медали. Их три: «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией» (в обоих случаях года не указаны) и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов» (1946). Из доступных данных Центрального архива Министерства обороны следует, что Юрий Маркович не поднялся выше звания рядового и что в 1986 году был награжден юбилейным орденом Отечественной войны II степени.

ДОСЛОВНО

«На днях при занятии деревни были взяты в плен три немецких солдата из «полицейдивизиона». <…> Немцев извлекли из полузаваленного подвала, где в стенах была вынута часть кирпичей, образуя бойницы <…> Один из них не держался на ногах. На животе у него была рваная рана, из которой сочилась кровь.

<…> Двое здоровых были одеты в заношенное обмундирование табачно-грязного цвета, в худых башмаках хлюпала вода.

<…> Когда у них спросили солдатские книжки, они с растерянным видом стали хлопать себя по карманам. Вот досада: они где-то обронили свои солдатские книжки! Это был давно разгаданный трюк. Так солдаты полицейской дивизии пытаются скрыть свою принадлежность к «СС». <…> Раненый же слабым, безразличным жестом протянул свою простую солдатскую книжку. Она была выдана на имя рядового Петера Штумпфа, 1897 года рождения. Его вид досказывал его историю, а заодно историю и всего «полицейдивизиона».

Низкорослый человек со старым, помятым лицом и застеклевшими глазами, он был одет в непомерно большую для него форму и новые короткие сапоги, на которых еще сохранилась полоска глянца. Форма сидела на нем складками, но была настолько еще свежей, что сохранила свой зеленовато-седой цвет. Это был солдат нового пополнения.

Раньше в «полицейдивизион» брали только эсэсовцев, молодцов саженного роста. <…> В дальнейшем острый недостаток в пушечном мясе заставил <…> принимать всех <…>

…эсэсовцы торопливо стали доказывать, что они добровольно остались в плену, не оказывали сопротивления, и просят учесть это при решении их дальнейшей судьбы. Их задымленные порохом лица и то, что мы видели в подвале, плохо вязалось с этими заверениями. У одного дрожали кисти рук, как бывает после длительной стрельбы из пулемета. Переводчик сказал, поморщившись:

— Почему же вы не вышли из подвала сами, а ждали, когда вас вытащат? Это, знаете ли, рискованно…

Немцы медлили всего секунду <…>:

— Мы не хотели оставлять нашего раненого товарища.

<…> Они знали, куда бьют своим ответом. Это были матерые фрицы, они уже знали кое-что о нашей стране, знали о ее человечности, об ее устоях дружбы и гуманности и сейчас с грубым расчетом пытались сыграть на этих чувствах.

Переводчик <…> сказал пом. начштаба, что он получил все необходимые сведения и пленных можно отправлять в тыл. <…> С улицы послышались слабый стон, шум борьбы, злобные выкрики и густой голос часового:

— Да кышь, я говорю, вот тоже! Ох, людии-и!

Мы выглянули в окно. <…> Раненый немец лежал в странной позе. Голова откинута назад, одна нога согнута, другая, без сапога, выброшена вперед, торчит острая грязная пятка. Мы слышали, как старшина объяснял переводчику:

— Он еще не отошедши, а они с него барахлишко скорей тянуть.

Он старался не смотреть на немцев; его крепкие, как кулаки, скулы горели...»

(Из рассказа Ю. Нагибина «Трое из «полицейдивизиона»», «Вечерняя Москва», 30 мая 1942).